Все мне говорили, что надо смиритъся и отпуститъ его. Но я не слушала. До тех пор, пока он сам не попросил…

Если бы нужно было найти одно слово, которое описывает все то, что со мной происходит, я возможно, выбрала бы «однообразие». Сегодняшний день был абсолютно похож на предыдущий: подъем, завтрак, прогулка во дворе, групповые занятия, затем обед, сон и так далее.

Еда в столовой тоже однообразная: суховатое мясо, разваренные до состояния каши овощи и кислый компот из фруктов, похожих на сливы. После ужина — таблетки, от которых приходил не сон, а голова просто наполнялась туманом и становилась чугунной. Одни и те же вопросы, одни и те же ответы.

— Ты же понимаешь, что я здесь нахожусь чтобы помочь тебе? — спросила Галина Викторовна и разгладила невидимые складки на хлопчатобумажной юбке. — Не обвинять, не осуждать, а просто помочь.

— Мне не нужна помощь, — пожала плечом я, наблюдая, как в окно безрезультатно бьется муха, намеревающаяся вылететь. Чуть выше была настежь открыта форточка, но глупая муха не замечала ее.

— Но ты собиралась покончить с собой.

— Нет, — упрямо покачала я головой и глубже засунула в карман руку с пораненным запястьем. — Я не хотела себя убивать.

— Тамара, — терпеливо напомнила Галина Викторовна, — сюда попадают люди, которые намеревались наложить на себя руки. И моя цель — достучаться до той твоей половины, которая хочет жить.

Я не знала, как объяснить ей, что я не хотела убивать себя. Как рассказать про те два месяца беспрерывной, нескончаемой боли, которую мне пришлось вытерпеть после его смерти?

Начать пришлось бы со счастья — огромного, всеохватывающего, которое до краев заполняло каждую частичку моего тела. Мы любим друг друга, мы счастливы вместе. Что он сказал тогда, вынося меня на руках из загса? Ах вот: «Вместе — навсегда». Какой же глупостью с моей стороны было поверить ему!

«Навсегда» закончилось через полтора года, когда молодой полицейский, который неуклюже переминался с ноги на ногу в прихожей, сообщил, что мой муж попал в ДТП, и мне необходимо приехать в морг, чтобы опознать тело. — Он умер? — бессмысленно спросила я, как будто слово «тело» может означать живого человека.

— Да… — ответил полицейский. Господи, бедный он, тот полицейский. Думаю, до этого он даже не подозревал, что женщина может выть, как раненый зверь.

Но я все равно настаиваю на том, что не планировала убивать себя. Мне просто хотелось выпустить боль, что текла по моим венам, смешивалась с кровью и мешала ходить, говорить, дышать. Два месяца я почти не спала, впадая ночами в короткую лихорадку. Жизнь казалась мне замусоленным обмылком, тупым лезвием, которого с каждым днем становится все меньше и меньше. Я решила с его помощью выпустить боль наружу.

— Хорошо, Тома, — вздохнула Галина Викторовна и сделала какие-то пометки в блокноте. — Ты можешь идти. Увидимся завтра.

Я встала, молча кивнула ей на прощание и медленно пошла к двери. Муха все жужжала, уже из последних сил билась в окно и вдруг, обессиленная, упала на подоконник. В тот день, когда я заболела, всё изменилось.

— Тамара, кажется, у тебя температура, — сказала тетя Зина, дежурная медсестра. — Вот, возьми и прими эти лекарства. В понедельник будет врач и осмотрит тебя. Думаю, это самая обычная простуда.

Я забыла тогда выпить таблетку, а на следующее утро температура поднялась еще выше. Как раз была суббота, когда мы обычно предоставлены сами себе: гуляем во дворе, смотрим телевизор в холле. Но мне не хотелось никуда идти, я лежала на койке и слушала, как кровь шумит в ушах, прижимала ладони к горячему лбу. А потом уснула — и впервые за весь месяц увидела его.

— Глупенькая, — нежно прошептал он, целуя мое перебинтованное запястье. — Ну скажи, зачем ты это сделала?

— Ты бросил меня, — тихо заплакала я. — Как мне теперь жить?

— Нужно попытаться, — твердо сказал муж. — Боль утихнет, поверь. Ты еще такая молодая! Я хочу, чтобы ты была счастлива. И буду присматривать за тобой…

— Нет, любимый, — замотала я головой и схватила его за руку. — Прошу, не уходи!

— Я должен, — просто ответил он. — Отпусти меня. Мы никогда не перестанем любить друг друга, знай это. Но жизнь продолжается, и ты обязана идти вперед, дальше… за нас двоих.

— Костя, — прошептала я, впервые за долгое время назвав его имя, и звук его больно отозвался в груди. — Обними меня, пожалуйста… Последний раз.

И он меня обнял. Я знала, что все это сон, лихорадка, но так отчетливо чувствовала его запах, терлась щекой о его небритое лицо. Он снова поцеловал меня в запястье и спросил взглядом: «Обещаешь?» Я кивнула: обещаю.

В понедельник доктор долго отчитывал в коридоре медсестер, на все отделение кричал из-за того, что я два дня пролежала с температурой под сорок, а никому до меня дела не было. Я хотела сознаться, что лекарства мне давали, но я их не принимала, надеясь на то, что увижу Костю снова. А когда ставили капельницу, медсестра решила сменить мне повязку на запястье и, размотав бинт, удивилась.

— Господи, ничего себе! Ты же всего неделю тут, ведь так? А все уже зажило, словно ничего и не было. Даже шрама нет! Впервые такое вижу…

Тамара