Редко какая мать скажет плохо о своем ребенке, особенно — о дочери. А я такая мать. Я осуждаю свою дочь, но сейчас ей очень плохо — Оля переживает любовную трагедию.

Моя дочь впервые влюбилась очень рано, еще в 10 классе в одноклассника. Ничем хорошим это не закончилось: поматросил — и бросил. Чего мне стоило тогда вытащить дочь из депрессии — не высказать.

Постепенно Оля начала общаться с ровесниками, ходить на какие-то мероприятия. Кажется, я видела свою прежнюю жизнелюбивую дочку.

После первого курса Оля начала работать, и дома я ее практически не видела. Общались мы хорошо, но осторожно — обе тяжело перенесли последние два года, и по сути я сейчас ничего не знала о дочери. Появился у нее и поклонник, потом другой…

То курьеры, то сама Оля приносили домой дорогие букеты цветов. А еще через полгода Оля съехала, взяв ипотеку. Для нас с мужем это опять-таки был сюрприз.

Шли годы, дочка окончила вуз, сменила несколько работ и возглавила отдел продаж на одном из заводов. Мы были уверены, что теперь-то она скоро выйдет замуж, и начинали думать о внуках.

Каждый раз, когда я виделась с дочерью, ее телефон разрывался от сообщений и звонков. Я думала, что все по работе. Однако на некоторые она отвечала с улыбкой, которую ни с чем не спутаешь — я была уверена, что у нее наконец-то появился кто-то постоянный.

Каков же был мой ужас, когда однажды на Новый год Оля впервые за долгое время приехала к нам с ночевкой и разоткровенничалась. «Доченька, скажи, у тебя есть молодой человек?» -начала я напрямик. «А нет у меня, мама, никого, — Оля посмотрела мне прямо в глаза. — Так, на разик». «На какой разик?» — я чувствовала, что сейчас упаду с табурета…

Моя дочь — кто?

Потом я действительно стала падать, увидела, как подскочила Оля — и темнота. А в себя я пришла уже в больнице, как потом оказалось — сотрясение мозга. Еще страшнее было то, что на соседнем этаже с переломом руки лежала Оля. Когда я падала, а она пыталась меня подхватить, мы обе неудачно рухнули на угол шкафа, и Оля сломала локтем полку, а она в ответ сломала ей локоть. Перелом был сложный, и меня с сотрясением выписали даже раньше, чем ее. Зато между нами как будто рухнула стена.

Мы только и делали, что сидели в холле, обнявшись, и говорили, говорили, говорили. «Мама, ты даже не представляешь, как мне тогда больно было, — сказала Оля и замолкла. А я поняла, что она про Егора. — Я ведь и к психотерапевту ходила. А помогло — разрешить себе поступать так же, как делают мужчины. На одну ночь. И все, следующий».

Я тихо плакала. Я понимала, что это что-то ненормальное. Оля будто читала мои мысли.

«Мне иногда самой противно. Но ты не представляешь, какой кайф — блокировать кого-то в сообщениях, не отвечать на звонки. И ты знаешь, стало не так больно. А потом психолог мне говорит, что я просто ищу любовь». «И найдешь, дочка», — тихо сказала я.

Оля улыбнулась тоже сквозь слезы. Мимо проходил ее врач Евгений Николаевич — я уже выучила его имя. «Кумушки-сестрички», — пошутил он. Мы вытерли слезы и разошлись по отделениям обедать.

Потом я еще лечилась какое-то время одна, Оля прибегала с передачами каждый день, а меня выписали только через месяц. Нужно было забрать еще контрольные анализы, и я опять оказалась у стен отделения.

И вдруг я вижу, как идет Оля. Я спряталась за фикус в огромной кадке. Забрала свои бумажки, стою жду дальше. Почти через час Оля прошла обратно, так и не обратив на меня внимания. Я постояла еще немного и пошла домой. А из головы не выходило, что у дочери какие-то проблемы с локтем, что она что-то скрывает. Я развернулась и почти побежала к Евгению Николаевичу. Он растерялся, увидев меня: «Ирина Геннадьевна, а вы…», — начал он и осекся. И я, глядя на его пылающие уши, вдруг все поняла. И опять потеряла сознание.

В общем, пролежала я в больнице еще две недели, теперь в другом отделении. Все это время ко мне приходила Оля. Пандемия закончилась, и можно было выходить гулять в больничный дворик. Мы садились там на лавочку и молчали. Все и так было понятно.

А потом Олю вдруг отправили в командировку. Не было ее дома около полугода. Я очень соскучилась. Оля забежала к нам, и я поняла — дочь влюбилась. «Мама, ты помнишь Евгения Николаевича, Женю?» — Оля прямо посмотрела мне в глаза.

«Ты его любишь?» — спросила я.

Оля помолчала. «Да, мама, очень. Но я боюсь, что я отвыкла быть однолюбом», — как-то очень просто сказала она и посмотрела на меня. Я понимала, что от того, что я сейчас скажу, зависит вся ее судьба. «Ты красивая и умная. Найти себе пару ты сможешь всегда. А вот сохранить отношения — тяжелый труд, к которому ты не привыкла. Я не знаю твоего Евгения Николаевича, но уверена, что он — хороший человек. Ему можно доверять, он не обидит и поймет. Возможно, вы не встретите вместе старость, но если ты хотела выскочить из этого замкнутого круга, в который сама себя и загнала, то тебе его сам бог послал».

Оля тяжело вздохнула, ничего не ответила, только еще раз кивнула. Я видела, насколько ей тяжело, она будто боялась сама себе дать разрешение. Это вам не состав металлопроката продать. Я бы очень хотела услышать мнение своей мамы — она была мастер разбирать житейские ситуации. Но была ли это рядовая житейская ситуация или что-то важное, что случается один-два раза в жизни?

«А ты с ним говорила?» — вдруг спросила я. Оля только покачала головой, и вдруг ее лицо закривилось, и она разрыдалась. Последний раз она плакала почти 15 лет назад. Я обняла ее и начала рыдать вместе с ней. С кухни прибежал муж, но я только замахала ему — мол, иди, иди, и показала, что все хорошо, подняв палец вверх. Наверное, он думает, что дочь ждет ребенка.

«Мам, я беременна», — вдруг тихонько говорит Оля. «Он знает?» — только и смогла спросить я. «Нет…» «Оля, — я очень осторожно подбирала слова, — твоя жизнь давно зависит только от тебя. И ты прекрасно справляешься с ней. Ты справилась с большим и трудным испытанием. Но ты, как руководитель, должна понимать, что в жизни должно что-то меняться. Ты очень долго никому не доверяла, возможно, пришло время это изменить. К тому же теперь тебе надо думать не только о себе. Ведь так?» — «Так», — Оля улыбнулась. Я облегченно вздохнула.

Я видела, что бы сейчас не произошло в ее отношениях, моя дочь вступила в ту самую фазу жизни женщины, когда все, кроме ребенка, оценивается как неважное. Так что, наверное, народная мудрость права — клин клином вышибают и нет худа без добра. Разве Оля встретила бы свою любовь, если бы не перелом? Уже через месяц Оля и Евгений расписались. Оля просто разрешила себе любить.

Ирина, 58 лет